Последние новости
В помощь готовящимся ко Св. Крещению
Если вы решили покреститься или крестить ребенка, вам сюда,
Проблемы кладбища в Пушкинских Горах
Раздел сайта посвящен решению проблем содержания кладбища в Пушкинских Горах.
 
Популярное
Ин. 1: 1-17. В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Сей бе искони к Богу: вся Тем быша и без Него ничтоже бысть, еже бысть. В том живот бе, и живот бе Свет человеком: и Свет во тме светит, и тма его не объят. Бысть человек послан от Бога, имя ему Иоанн. Сей прииде, да свидетельствует о Свете, да вси веру имут Ему. Не бе той Свет, но да свидетельствует о Свете. Бе Свет истинный, иже просвещает всякого человека грядущаго в мир. В мире бе, и мир Тем бысть, и мир Его не позна. Во своя прииде, и свои Его не прияша. Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим бытии, верующим во имя Его. Иже не от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася. И Слово плоть бысть и вселися в ны, и видехом славу Его, славу яко Единороднаго от Отца, исполнь благодати и истины. Иоанн свидетельствует о Нем и воззва, глаголя: Сей бе, Егоже рех, иже по мне Грядый, предо мною бысть, яко первее мене бе. И исполнение Его мы все прияхом, и благодать воз благодать. Яко Закон Моисеом дан бысть, благодать же и истина Иисус Христом бысть.

Прочтите, что означают эти слова, читаемые в Пасху в храмах. Толкование блж. Феофилакта Болгарского.
Быстрый хостинг на NVME!

Встреча памяти Т.А. Шумовского

Печать
26:03:2018 г.

25 марта в доме причта Казанской церкви Пушкинских Гор прошла встреча прихожан храма с Иосифом Теодоровичем Будылиным. Это событие было приурочено к столетию начала репрессий в Советской России. Иосиф Теодорович рассказал нам о жизни и творчестве своего отца Теодора Адамовича Шумовского, который  дважды прошел через заключение.


Теодор Адамович Шумовский (02.02.1913-28.02.2012)

  Востоковед, арабист, лингвист. Доктор исторических нук, кандидат филологическлих наук. Созданная Шумовским «Арабская морская энциклопедия» продемонстрировала развитую арабскую морскую культуру, которая стояла у колыбели европейской навигации и была уничтожена европейскими завоевателями Востока в XVI веке.

Шумовский Теодор адамовичТеодор Шумовский - автор научно-популярных книг «По следам Синдбада-морехода. Океанская Аравия» (1986) и «Последний лев арабских морей» (1999). Он также сформулировал свои взгляды на лингвистический процесс в работе «Ороксология» (2002), объединяющей в своих исследованиях языки Востока и Запада. Последние годы жизни ученый работал над антологией своих стихотворных переводов с арабского, персидского и других восточных и западных языков

Вся его жизнь представляла собой соединение двух реальностей: физической и духовной. Физическая реальность – это ссылки и лагеря. А реальность духовная – это постоянная работа мысли: изучение Востока, мысленно путешествия к древним морям арабистики, которые он осуществлял с арабским лоцманом Васко да Гамой и поэтом Арани.

Поляк по происхождению, он родился на Украине в городе Житомире. В 1915 году, в разгар Первой мировой войны, семья Шумовских вынуждена уехать в Азербайджан. После смерти отца, судьба забросила Теодора Шумовского в Закавказье, в старинный город Шамаху. Там он впервые видит старинные мечети, в них прикасается к древним рукописям, к тому, что определило его дальнейшую судьбу.

В ЛГУ, спецкурс по Корану у Шумовского вел академик И.Ю.Крачковский. В 1937 году Шумовский в словесной перепалке с сокурсником встал на защиту своего учителя, академика И.Ю. Крачковского, обвиняемого в низкопоклонстве перед Западом, за что был исключен из рядов ВЛКСМ, а позднее, в 1938 году, осужден. Теодора Шумовского, Николая Ериховича и Льва Гумилева объединили в одно следственное дело. Был вынесен приговор, по которому Шумовский получил срок 8 лет лагерей.

В пересыльной тюрьме, лагерях Теодор Шумовский не позволил убить свой интеллект, учился, переводил по памяти, осваивал языки, сочинял мелодии. Вместе с друзьями они создали вольный университет, где каждый делился знаниями, полученными до заключения. За годы ссылки он выучил двадцать два языка. В общей сложности Теодор Адамович провел в заключении около 18 лет и лишь в 1956 году был выпущен на свободу. Полную реабилитацию по двум своим срокам он получил лишь в 1963 году, написав 110 заявлений в различные судебные инстанции.

Теодор Шумовский был человеком феноменальной памяти, блестящего ума, неимоверной трудоспособности


Почти столетний человек прожил очень тяжелую жизнь, жизнь труженика и изгнанника, он не сломался под ударами судьбы и внес весьма значительный вклад в мировую науку.


Профессор Восточного факультета СПбГУ В.В. Емельянов пишет о нем:"Польский дворянин Тадеуш*, работавший забойщиком на шахте Стаханова, в 1932 г. написал академику Марру с просьбой принять его на отделение арабистики Ленинградского университета. Марр охотно откликнулся, ему нужны были яфетидологи из рабочих. Но когда Тадеуш приехал в Ленинград, то немедленно стал Теодором (за польское происхождение могли и вычистить, а немецкое пока сходило с рук) и вместо Марра пошел учиться к академику Крачковскому. Крачковский направил его на изучение арабских мореходных трактатов из собрания Азиатского музея. Но в 1938 г. Шумовский вместе с Гумилевым и Ереховичем был арестован, и началась его лагерно-ссыльная жизнь, продлившаяся до 1956 г. Полная реабилитация Шумовского состоялась только в 1963 году, но до этого времени он, еще будучи на птичьих правах, успел защитить и издать перевод рукописи лоцмана Васко да Гамы Ахмада ибн Маджида, чем заслужил бессмертную славу в арабистике. Став кандидатом филологических наук, он немедленно приступил к написанию докторской на тему "Арабы и море". Так что к моменту реабилитации Шумовский был уже кандидатом филологических и почти готовым доктором филологических наук. Он поступил на работу в Санкт-Петербургское отделение Института востоковедения, но любви коллег не снискал. Его филологическая докторская была забракована в секторе Ближнего Востока, и ему пришлось переписывать ее для защиты на степень доктора исторических наук. Докторская была защищена в 1967 г. Арабы узнали, что у них была великая мореходная традиция, узнала про то и родина Васко да Гамы, так что труды Шумовского немедленно были переведены на арабский и португальский языки. Шумовский был признан вторым по значимости (после Габриэля Феррана) историком арабских рукописей, касающихся навигации. По своей сложности эти тексты превосходят многие жанры арабской литературы, поскольку лоции в эпоху классического ислама писались... в стихотворной форме, сопровождались игрой слов и смыслов, содержали богатейшие сведения по наблюдательной астрономии и по технике кораблестроения. Переводя и комментируя неведомые никому рукописи, Шумовский совершил настоящий научный подвиг, посильный только для востоковеда, лингвиста и поэта, хорошо разбирающегося в технике. Все эти ипостаси в нем не только присутствовали, но и активно работали.
Коллеги, однако, сделали все, чтобы проводить заслуженного ученого на пенсию в 1979 году. Он ушел после того, как в 1977 г. вышли его знаменитые "Воспоминания арабиста", в которых история науки представала совсем не такой, каковой ее желало видеть академическое начальство. С начала 80-х годов Шумовский оказался в полной научной изоляции, поскольку студентам и аспирантам было запрещено иметь с ним дело под страхом отчисления и увольнения (контакты начались только в начале нулевых, когда враги были уже в мире ином или бессильны вследствие возраста)..."

Позже будет подготовлена видеозапись встречи. Пока доступна звуковая дорожка встречи.

________________________________________________________________________

Шумовский Т.А. никогда не был Тадеушем отметил сын востоковеда И.Т. Будылин

Ниже мы публикуем предисловие к книге воспоминаний самого Теодора Адамовича Шумовского "Беседы с памятью". Книга пока не опубликована. Ждет своего часа.

 

28 февраля 2012 г. ушел из жизни востоковед, арабист Теодор Адамович Шумовский, а через год в Петербурге, в зале Капеллы торжественно отмечалось его столетие. Выдающийся востоковед, мыслитель, поэт похоронен рядом со своим учителем И.Ю.Крачковским на Литераторских мостках Волкова кладбища. Тем не менее знания о нем не выходят за рамки поздних публикаций, интервью ученого. Не могу не отметить и нередкую публикацию искаженных и приблизительных данных. Как сыну Теодора Адамовича в последние годы мне довелось быть его секретарем и помощником. Считаю своим долгом донести до интересующихся читателей ранее не публиковавшиеся материалы, имеющие прямое отношение к его жизни.

У полуденных гор, у полярного круга

Пролегает в былое дорога моя.

Здравствуй, память, скитаний и мыслей подруга,

Разбираю твои драгоценности я.

Ты отверженной правды таишь самоцветы

И поддельные камни изысканной лжи,

Дар для ждущих веков и добычу для Леты.

Для чего ты их вместе смешала, скажи?

- «Рядом с подлинным камнем поддельный тускнеет,

Не играет, не светится чистым огнем.

Тем светлей самоцветы, а зло цепенеет

И творимая песня не вспомнит о нем».

Здравствуй, память моя, колыбель золотая

Восходящего песней тугого зерна!

Проверяю на всхожесть я семя, читая,

Разбирая литые твои письмена.

Теодор Шумовский

Теодор Адамович Шумовский: жизнь как подвиг

(вместо предисловия)

В 1943 году вышла из печати книга востоковеда, академика Игнатия Юлиановича Крачковского «Над арабскими рукописями». Выдающийся ученый размышлял о своем пути в науку, о природе научного творчества. Он мечтал о создании прочной научной основы отечественного востоковедения. К тому времени у него было немало последователей. Но он не обошел молчанием труды одного из них:

«…у меня появился даровитый ученик, который без всякой моей инициативы оказался энтузиастом арабской картографии и географии…. Я с удовлетворением видел, как он упорно преодолевал трудную терминологию и настойчиво добивался идентификации географических названий. Его неослабевающий энтузиазм обещал хорошие результаты, он рос на моих глазах, но судьба прервала его научную работу в самом начале».

По условиям времени академик не мог назвать имени «даровитого ученика». С 1938 года и на долгие двадцать лет, как многие его современники, он стал узником ГУЛАГА. В 1949 году книга И.Ю Крачковского была отмечена Сталинской премией. Ценный источник по истории отечественной арабистики, она благополучно переиздавалась в разные периоды и выдержала пять изданий вплоть до 2003 года. Однако «даровитый ученик» так и остался и даже в поздних изданиях не удостоен примечания ни в одной из редакций и подстрочного упоминания петитом. Пользуемся предоставленной возможностью и называем имя: Теодор Адамович Шумовский.

Несмотря на многие интервью, публикации последних лет сведения о нем в печати крайне скупы и однотипны: внушительный список трудов, научных открытий, многолетний узник ГУЛАГА, знал многие языки, автор сборника стихов…. Наконец, автор первого поэтического перевода священной книги мусульман - Корана. И этот уникальный перевод, на который он решился в 82 года, привлек нему особое внимание общественности. Дожил почти до ста лет и скончался 28 февраля 2012 года. Вот, собственно, и все.

Но жизнь Теодора Шумовского охватила почти сто лет истории страны, которая своеобразно запечатлена в его трагической судьбе. И, если поздние годы отражены в его книгах автобиографического жанра, то ранние, а тем более выпавшие на годы заключения, современному читателю почти неизвестны. Между тем судьбой ученого, сложившейся в 1930- нач. 1960 годы во многом объясняется тот особый склад мышления и диапазон интересов, который отразился в его позднем творчестве.

Книга «Беседы с памятью» создавалась в конце 1980- х. – начале 2000 годов на более обширном, чем прежде материале. Она вобрала в себя ценнейший опыт жизни, размышления, где автор далеко выходит за рамки востоковедения в область истории Отечества, языка, культуры.

Теодор вырос в семье Адама Викентьевича Шумовского, скромного служащего по финансовой части и Амалии Фоминичны Каминской, учительницы музыки. Вместе с детьми - старшими сыновьями Станиславом, Иосифом и родившимся 2 февраля 1913 года Тадзиком, в 1915 году семья переехала из под Харькова в Закавказье, как и многие беженцы, избегая ужасов Первой мировой войны.

Интерес к Востоку в мальчике пробудился рано, благодаря надписям на арабском языке на памятниках когда-то знаменитого города Шемахи в Азербайджане, где он рос. Незаметно, с помощью старшего брата Иосифа, Теодор выучился читать. Интерес к Востоку развивали книги. Впоследствии он не раз говорил, что здесь, в древней столице Ширвана и нашла его будущая профессия.

Если не считать первых, ранних поисков провинциального юноши института, «где учат на арабиста», то его путь в науку складывался весьма удачно: на вопрос о месте возможной учебы ответил сам знаменитый академик Н. Марр.

Способный студент Ленинградского университета, рано обратил на себя внимание своих учителей. Необыкновенно упорный в изучении трудного арабского языка, он выполняет не только задания, но и для себя переводит арабские стихи, уже студентом выступает в среде ученых со своими сообщениями, помогает сокурсникам…

Сбылись его мечты: Ленинград начала 1930-х годов - университет, библиотеки, концертные залы, театр, музыка, научные собрания, первые разработки тем и доклады. Седобородые старцы - ученые мужи одобрительно кивают –да, интересно и даже талантливо… Вот любимый учитель - Игнатий Юлианович Крачковский, образец ученого. Кажется, что знает все на свете, строг и справедлив. Академик, а демократичен в общении. Не терпит похвал, а тем более лести. Его жизнь исполнена высокого научного подвига. Годы провел в библиотеках над рукописями, в научных поисках. Через него во многом юноше открывается загадочный мир Востока – здесь свет, мудрость веков и в древних рукописях сокровенные истины жизни…

История и филология постепенно раскрывают и пред его учеником бездонные глубины знания. Да, именно Игнатий Юлианович, учитель арабского языка Николай Владимирович Юшманов, востоковеды Василий Васильевич Струве, Дмитрий Алексеевич Ольдерогге…Вот цвет науки! Новые, так непохожие на прежних друзья – такие же студенты - сын Анны Ахматовой и Николая Гумилева Лев, Николай Ерехович (как стало потом известно – сын генерала царской армии).

Здесь же, в стенах университета встречена прекрасная незнакомка. Она тоже студентка, будущий филолог. Ее имя – Ирина Серебрякова. Первые свидания, первая любовь – возвышенная, идеальная. Одна на всю жизнь. Это имя впоследствии будет жить на многих страницах воспоминаний. Стихи с инициалами «И.С.» - обращены к ней. Создание еще одной университетской семьи стало бы обретением полноты счастья, гармонии, красоты, служения высоким идеалам гуманизма… . Впереди – ясная и достойная цель, самоуважение, ясно очерченные ступени роста – кандидат наук, доктор наук, вклад в науку, возможное избрание в академики. Гордость страны, достойный продолжатель дела Игнатия Юлиановича…

Но у государства другая жизнь: оно полагает, что историю народа делает не личность, а масса. Востоковедение фактически не участвует в «революционном творчестве масс». Личность подозрительна, и скорее всего – враг. И ряд «врагов народа» из народа - бесконечен. Не забыт еще потопленный в крови кронштадткий мятеж, отбыл на Запад знаменитый «философский пароход», на Соловецких островах уже действует СЛОН… В ходе борьбы за власть в том же Ленинграде погибает Киров, в Москве Фрунзе, Орджоникидзе… В 1938 году утвержден Краткий курс ВКБ, который отныне должен быть методологической основой всех наук. В раскаленном политическом климате тех лет М. Булгаков уже создает своего «Мастера и Маргариту», творит А. Платонов, но задыхаются и сводят счеты с жизнью С. Есенин, а вскоре и осуждавший его за это В. Маяковский. В том же 1938 –м погибает О. Мандельштам.

В условиях нараставших репрессий Теодора Шумовского ожидала далекая от науки жизнь, встречи с другими людьми и испытания, которые вылепили его удивительную судьбу совсем иначе, чем она ему представлялась.

Однажды в его комнату общежития на Мытнинской набережной постучали: «В первый момент я подумал, что ко мне пришли за консультациями по арабистике, - рассказывал он впоследствии, - и стал показывать разложенные на столе вычерченную карту путешествий арабов, но услышал:

- Одевайтесь, вы арестованы…

-Арестован? Как арестован? За что?»

За что? Этот вопрос так и останется без ответа все отпущенные ему долгие годы. И это не переставало удивлять его до конца дней. «Впервые за двадцать пять лет моей жизни к моим глазам вплотную приблизились мертвящие глаза человеческой лжи и некуда было деться», - вспоминал он.

По сфабрикованному «делу» «партии прогрессистов» Теодор Шумовский с друзьями - Л Гумилевым и Н. Ериховичем - 10 февраля 1938 года арестован и осужден на десять лет лагерей, а 20 января 1949 года вторично – и снова на десять лет…

История и своего рода психологическое исследование двух арестов, пребывании в местах заключения составляет содержание первой части предлагаемого издания.

Сейчас этих людей называют «неформалами». Они часто опережают понятия и представления своего времени и обретают (если обретают!) признание только за пределами своей земной жизни. Обстоятельства, препятствующие развитию, люди этого рода превращают в сопутствующие. Примеры хорошо известны из истории. Так случилось с Теодором.

«Получил письмо от него (Крачковского) и К. Старковой – моей сокурсницы по Университету; ныне она - кандидат наук, в близком будущем – доктор. Твой Тадзик тоже мог бы быть сейчас профессором…. Но не увлекают меня эти звания. Дай Бог, чтобы профессор за всю свою жизнь прочувствовал и продумал столько, сколько я за последние восемь лет… Все университеты не стоят той академии, великой школы жизни, которая выпала на мою долю», - писал он брату Иосифу (13 мая 1946).

Здесь в лагере, он продолжает изучать языки у товарищей по несчастью - у китайца, испанца, армянина, грузина…. Изобретает свою систему хранения новых слов в памяти, так как записи запрещены. Голова занята сравнением различных языков. Позже, отвечая на вопрос анкеты: «Какими иностранными языками и языками народов СССР владеете» он отвечал: «английский, немецкий, французский, испанский, польский, арабский, турецкий, иранский, азербайджанский, русский». И уже тогда, в годы заключения, заложены основы труда о происхождении русского языка, который увидел свет в 2004 году – «Странствия слов» («Ороксология»).

Понятие «вопреки» становится одним из главных законов его жизни. Лишению свободы, унижению, насилию заключенный ученый противопоставил свою преданность науке и поэтическое творчество. Лагерный конвой лишал свободы передвижения, но оказался бессилен против свободы мысли.

«Не считая немногих лет, я всю жизнь искал частицы времени, в которые, отрешась от всего, можно было творить стихи», - признавался он. Стихи отныне стали своеобразным аккомпанементом событий его жизни. Замкнутый по своей природе, он носил в себе целый мир, который, пожалуй, и раскрывался наиболее полно именно поэтическом слове.

В 1942 году в лагерь пришло тяжелое для него сообщение о гибели в блокадном Ленинграде Ирины Серебряковой. Незадолго до этого она обещала ждать его освобождения и ответила Теодору согласием на брак. И гибель невесты осталась для него травмой на всю жизнь.

Война, репрессии, лишения. потери близких наносили стране и каждому человеку все новые удары. Но они же по своему «ковали» характеры и личности.

Пусть минутам испуга поклоняются дети.

-Я тебе не подсуден! – бросаю судьбе,

Чьи дерзанью грозят стерегущие плети –

-Я не создан тельцом для закланья тебе!

Одержимый упрямым и жарким движеньем.

Не позволю тебе, как ни бесишься ты,

Человеческий разум оскоплять униженьем,

Остановкой у кем-то возведенной черты….

Серьезной поэзии не может быть без боли в сердце поэта. Болью стала и вся жизнь Теодора Шумовского. Поэтическое наследие автора воспоминаний довольно велико и часть его опубликована в сборнике «Озарение» (1998). Часть стихов помещена и в настоящем издании.

В 1944 году в другое русло повернула и личная жизнь Теодора Адамовича. Она сказалась на всем его дальнейшем жизненном пути, стала для него спасением на многие годы, вызвала к жизни новые темы стихов.

Таисия Ивановна Будылина в городе Бугульме, происходила из русской, традиционно многодетной сибирской семьи. Высокая зеленоглазая брюнетка Тайка, как звали ее друзья, хорошо играла на гитаре, владела голосом. Ей прочили артистическое будущее, но судьба предложила ей иное, неожиданное – стать женой заключенного востоковеда и фактически принести себя в жертву отечественной арабистике.

Уже в начале войны погибли два ее брата, где-то далеко воевала сестра. Погиб на фронте считавший ее своей невестой друг. Таисия выучилась на фармацевта и ко времени знакомства с Теодором была определена вольнонаемной в лагерный медпункт. Туда однажды, атакованный и почти до смерти изъеденный мошкарой на лесоповале, и обратился однажды за помощью заключенный Шумовский.

«Она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним», - сказал бы Шекспир.

В тяжелейший момент испытаний Теодору необходимо было признание. Таисия погрузилась в чтение его работ, стала прятать у себя первые литературные опыты Шумовского, написанные то на оберточной бумаге, то на свободных полях газет и случайных листках. «Повесть о Рубрикове» - так назывался один из первых сохранившихся опыт прозе. Название на обложке (как отмечено автором) выведено ее рукой. Где-то тайком им писались рассказы, стихи, в которых вырабатывался свой образ мышления и стиль изложения.

Вскоре заключенному Шумовскому пришел срок жить с другой стороны колючей проволоки, на положении вольнонаемного. Однако паспорт ему не полагался, а потому отложена была и женитьба. Рождение же сына (которого он назвал в честь брата Иосифа) стало громким скандалом – за связь с недавним зеком Таисию лишили комнаты, выгнали из комсомола, началась травля. На это в местной газете появилась гневная заметка за подписью «ТАШ»:

« Накануне первомайских торжеств медсестра 6 лесопункта комсомолка Будылина родила сына. Что же дальше? Начальник лесопункта тов. Нехайчик составил список, по которому получили продукты избранные, а Будылина, работающая на лесопункте три года, только что родившая ребенка, не получила абсолютно ничего – ей не дали куска мыла, чтобы искупать ребенка и постирать для него….Тов. Нехайчику не мешало бы помнить, что ему, как руководителю, доверены не только материальные ценности… Ему доверены судьбы людей, работающих на лесопункте. Людей, являющихся самым ценным капиталом».

Страдания стали общими, они и объединили их надолго. «Тасенька, детка моя. Ты не волнуйся,- пишет он ей в роддом. - Повышенная температура обычна при таком состоянии. Надо пересилить себя и есть. Тебе только кажется, что нет аппетита, а он есть. Я очень прошу тебя съесть два бутербродика и выпить молоко, которые я тебе посылаю. Я очень прошу, Тасенушка, не откажи мне! Вчера я приехать не мог, т.к. был в Тунгуске по спец. заданию. Нехайчик предложил мне оформиться пожарным сторожем лесосбыта на склад № 63. Тасенька, деточка, береги себя. Кушай все. Я уж хотел 28-го приехать за тобой, а теперь мне грустно, что ты нездорова. Жду тебя и Юзика с нетерпением. Крепко целую.

26.04. 45. Т.»

Осужденный по 58-й статье, после освобождения Теодор Шумовский не имел права жить в Москве, Ленинграде, столицах союзных республик. Поэтому им был выбран город Боровичи Новгородской области. Здесь он и поселился с семьей.

Жизнь в городке, расположенном между обеими столицами давала возможность тайных поездок в Ленинград по делам защиты кандидатской диссертации, а в Москву хлопотать о пересмотре «дела» и снятии судимости. Несмотря на десятилетний перерыв в занятиях, в этот период он заканчивает университет, сдает приемные экзамены в аспирантуру, не имея заработков, занимается переводами по договорам с Институтом востоковедения. «Такая энергия, - пишет в своем отзыве И.Ю. Крачковский, - говорит о том, что в лице Т.А. Шумовского мы получим исключительно ценного работника в области арабистики, обладающего не только выдающимися способностями к самостоятельной научной в избранной области, но и редкой подготовкой. Дальнейшие успехи его зависят исключительно от возможности получить сколько-нибудь нормальные условия жизни, которые должны быть предоставлены ему как можно скорее»(18 апреля 1947).

28 мая 1948 года: «Арабская кафедра, рассмотрев на своем заседании работу Т.А. Шумовского, признала, что она значительно превосходит обычные требования, предъявляемые к кандидатским диссертациям». И в то же время – очередной отказ из прокуратуры: «На Ваше заявление на имя товарища Сталина И.В. сообщаю, что дело Ваше проверено. Установлено, что осуждены Вы правильно. Оснований для снятия с Вас судимости не имеется» (1948).

За три месяца до этого Теодор Адамович был приглашен на работу заведующим методкабинетом по преподаванию в школах иностранных языков в институт усовершенствования учителей. Судя по сохранившимся конспектам выступлений перед учителями, и к новой работе подошел с присущей ему тщательностью и ответственностью. Однако только позже он понял, что неожиданно предоставленная работа давала органам возможность вести за ним негласное наблюдение.

Помню, как ночью 20 января 1949 года в дверь комнаты (которую семья снимала на углу улиц Безбожников и Калинина), раздался стук. Вошли люди в темно-синих шинелях. Последовали обыск и новый арест. Помню и бесконечное горе, слезы матери. Положение ее было отчаянным. События этих дней подробно рассказаны автором в очерке «Черное любопытство».

Формальным поводом следствия и второго заключения оказался цикл стихов под общим названием «Лестница к солнцу» и, в частности, стихотворение «Санитарный казенный инспектор». Эти стихи безуспешно разыскивало следствие. Поскольку оно только названо в очерке, приводим его полностью.

Санитарный казенный инспектор,

Генерал чистоты, дезинфектор

Старика-арестанта корил,

О его неопрятной фигуре

Неудобные в литературе

Комплименты ему говорил:

«Ты, твоя неумытая рожа,

Поклянусь, на гориллу похожа!

А штаны? Говорил я: «зашей!»

А в рубахе! – родимая мама! –

Наберется дивизия вшей!»

«Человек ты, как видно, ученый,

У тебя язычишко точеный, -

Он услышал, - да только не лги.

На меня-то, зачем напустился,

На барак от хором опустился?

Не туда разеваешь мозги!

Что ж покоя, мудрец, не нарушишь

Разжиревших державных пашей.

Что же ты кипятка не обрушишь

На страну разъедающих вшей?

Коль уж быть до конца дезинфектором,

Коль медяшки тебе не нужны,

Так и будь санитарным инспектором

Для своей обовшелой страны!».

Второй лагерный срок мужа только начинался. Начались и постоянные походы жены на почту за письмами «до востребования». Наконец, пришло и первое известие.

Ленинград

9.07.1949.

Дорогая Тася!

24 июня мне объявили приговор Особого Совещания при МГБ СССР: десять лет лагеря. 7 июля меня этапировали из Новгорода, а вчера я прибыл в Ленинград, во 2-ю пересыльную тюрьму. Так что в Новгород тебе ездить уже незачем, также не нужно приезжать и сюда, т.к. свиданий здесь не дают, к тому же со дня на день меня могут отправить в лагерь.

Тася, если ты не спасешь меня, то я уже, вероятно, никогда не увижусь с тобой. Второй раз я навряд ли вынесу лагерь. Я понимаю, что сейчас трудно надеяться на освобождение и не настаиваю на этом. Но я хочу, чтобы 10 лет лагеря мне заменили ссылкой, хотя бы даже пожизненной, лишь бы я имел возможность в любых условиях трудиться на пользу науки и своей семьи. В этом духе я написал заявление на имя Н.М. Шверника, этого же должна была бы добиваться и ты, если хочешь сохранить отца для своего ребенка.…Тебе следовало бы отвезти ребенка к Иосифу и оставить пока там, а самой выехать в Москву, чтобы в высших инстанциях добиваться нужного результата, т.е. замены лагеря ссылкой. Если бы даже я был и виновен, то в деле имеется много смягчающих обстоятельств, которые во внимание не приняты. Нужно тебе встретиться со Станиславом и настоять, чтобы он пригласил опытного защитника, последнему кассировать приговор будет нетрудно. Напиши также Игнатию Юлиановичу мою просьбу – организовать ходатайство Академии наук, Университета и отдельных авторитетных ученых перед министерством Госбезопасности СССР о замене мне лагеря ссылкой для работы над докторской диссертацией. Хлопотать нужно систематически, настойчиво, не смущаясь отказами. Встреться с защитником, расскажи ему обо мне. Со мной встретиться ему будет трудно, не поедет же он в лагерь (хотя следовало бы). Посоветуйся со Станиславом и его женой, как лучше вести хлопоты. Помни, что наша дальнейшая семейная жизнь сейчас зависит только от тебя. Впрочем, я тебя не хочу связывать, прошлое тебя ни к чему не обязывает. Сегодня пять лет нашей свадьбы, принесшей тебе столько горя, мой друг. Береги вещи и ребенка. Обнимаю и целую тебя, Зайчика, Юзика. – Тадик».

Киров-областной. п/ят.22/23 Шумовский Теодор Адамович.

Киров, 1 августа 1949. Напиши мне сюда.

Дорогая моя Тасенушка, я здесь с 28.07. проездом. Куда попаду – пока не знаю. Как живешь ты и ребенок? Мое сердце изболело за вас двоих, моих одиноких сирот, предоставленных самим себе. Тебе нужно переехать к Иосифу; если даже вы будете жить на разных квартирах, то все же в одном городе и он тебе всегда поможет, да и Валентина оттуда недалеко

«Я пока здоров, выгляжу хорошо, на вид мне дают не больше 45-48 лет. ( в тот период ему было 36 лет – прим. И. Б.-Ш.).

Так что не волнуйся, лучше береги себя, ребенка. Вещи; здоровье вас всех для меня дороже всего. Желая свою жизнь до конца посвятить науке и вам, прошу тебя, Таечка, деточка моя: спаси меня, если можешь, добейся или замены мне 10 лет лагеря пожизненной ссылкой или же нового следствия. Пусть Президиум Академии Наук обратится в МГБ, в отдел науки НК ВКП(б), к Н.М. Швернику, ведь я хочу в любых условиях работать на благо отечественной науки. Береги мои книги, письменный прибор, письма, стол, рояль, рабочие материалы к диссертации на степень доктора наук, пусть все это напоминает тебе меня, доченька моя, если я уже не вернусь. Надеюсь на успех твоих усилий, спаси меня для науки и семьи, родная, солнышко мое. Будьте все здоровы, целую крепко-крепко.- Папа».

После нового ареста мужа Таисии с ребенком пришлось ехать в далекую и чужую ей Шемаху, под покровительство старшего брата Теодора - Иосифа, жившего со своей семьей. И его неизменное участие в судьбе младшего брата фактически спасло его ребенка и жену. В память о брате Теодором он назвал и родившегося вскоре сына.

В Шемахе, как жену «врага народа», Таисию ожидали безработица и многолетние скитания по частным комнатам. Наконец, не без помощи Иосифа, ей удалось устроиться в школу лаборанткой «на полставки». Помогало умение шить, рукоделие. Деятельная по натуре, она вообще не боялась никакой работы.

Притом, что лагерным режимом в Тайшете, где оказался отец, количество писем родным было регламентировано, сохранилось 77 писем, адресованных Таисии.

Письма мужа были криками о помощи. Но и брат, и жена, и его любимые учителя понимали - не для того арестовали его вторично, чтобы тут же по призыву «каких-то академиков» взять да и тут же выпустить заключенного под лагерным номером А-499 для блага науки. Судя по очерку «Черное любопытство» это понимал и он сам. Из далекого Закавказья Таисия и рвалась в Москву, и писала. Отказы неизменно шли и ей, и Президенту академии наук С. И Вавилову, И.Ю Крачковскиому…. От отчаяния она хотела вновь ехать в Сибирь и поселиться где-то недалеко от зоны., где находился муж. Но от этого шага он, ради блага ее и ребенка отговорил.

«15.08.1955.

Дорогая Та,

Исполнилось два года со времени начала проверки моего «дела» Главной Военной прокуратурой (Москва. Ул. Кирова, 41). Ввиду того, что эта проверка производится в связи с вашим заявлением на имя Ворошилова, прошу тебя или Иосифа запросить о результатах, поскольку мои запросы остаются без ответа»

Как и на недавних фронтах войны морально спасала связь тыла фронта – воли и лагеря. Теперь, в переписке, их объединяли общие воспоминания о лагерных друзьях, общих событиях недавнего прошлого, а главное - все письма полны стремлением к настоящей, полноценной, радостной жизни.

Все лучшее обязательно должно быть впереди, надо только немного потерпеть!...

Читателям его книг известно, что Теодор Шумовский был ученым не только по образованию, но и по рождению, как по праву рождения бывают поэтами, драматургами, певцами, артистами. Не случайно он утверждал: «Наука – не ремесло, а искусство». Откуда берутся эти люди – никто не знает. Государству, коллегам они обычно доставляют массу хлопот, т.к. совершают странные обывателю поступки. Что заставило заключенного А-499 обратиться в правительство со странной просьбой – дать ему возможность закончить свой научный труд, который нужен стране (!), а потом,- писал автор обращения, - он готов вернуться в лагерь, туда, куда ему укажут… В чиновничьих головах обращению заключенного, видимо, просто не нашлось места и оно осталось без ответа.

Все мои вопросы, разговоры с матерью и дядей Иосифом об отце сводились к одному: он человек необыкновенный, много знает, о нем даже писали газеты. А сейчас находится в командировке Сибири и собирает материалы для книги. Впрочем, это было недалеко от истины – в основе многих его очерков, стихов и рассказов лежат впечатления сибирской каторги. Я пишу каторги, потому что именно так во многих публикациях и стихах предпочитал называть годы своего заточения мой отец.

Известно, что постепенное освобождение узников ГУЛАГА началось после 1953 года – очередь до Теодора Шумовского дошла только 13 апреля 1956 года.

Вспоминаю, как едва узнав отца по недавно полученной от него фотографии, когда он приехал автобусом из Баку, я бросился к нему. Но он не нагнулся, как это всегда при встрече делал его брат, а наоборот выпрямился во весь свой высокий рост и я, мальчик, вынужден был высоко прыгнуть, чтобы обхватить его за шею. Конечно, тогда мне было не понять, что даже здесь отразилось сложившееся годами заключения его внутреннее состояние – не сгибаться ни при каких обстоятельствах. Вероятно, он сам еще не представлял тогда, насколько нужным окажется это благоприобретенное качество в дальнейшей борьбе за признание в науке и за воссоединение с семьей на берегах Невы.

Вспоминаю, как в это памятное лето мы впервые втроем, с мамой и отцом оказались на прогулке в старом, заброшенном саду давних друзей Шумовских – Анисимовых. Отец подарил матери букет сорванных им здесь роз, как вдруг с претензиями явился весьма агрессивный колхозный сторож, азербайджанец. В стороне от нас отец что-то долго говорил ему. Вдруг лицо сторожа посветлело, и наконец, он стал приглашать нас в гости… «Что ты сказал ему?» - удивился я. «Прочел некоторые строки из Корана…». Много лет спустя этот случай нашел отражение в стихах, которые вошли в его «Слово о Коране». Оно предшествуют поэтическому переводу священной книги мусульман.

В чужом саду нарвал я роз для милой,

Садовник вдруг возник, азербайджанец:

«Верни цветы, иль отберу я силой!

Стыдись и бойся, дерзкий чужестранец!»

Я посмотрел на сорванные розы –

Садовнику беда такая рана.

Я не подумал про его угрозы,

А два стиха промолвил из Корана:

«ОТ БОГА ТО ДАЕМ ВАМ, ЧЕМ БОГАТЫ,

НЕ НУЖНО БЛАГОДАРНОСТИ И ПЛАТЫ».

Старик воскликнул: «Милостивый Боже!

Такого чуда я еще не видел –

В моем саду звучал Коран! За что же,

Скажи, пришелец, я тебя обидел?

Будь гостем нам, дарю тебе я розы,

Не забывай наш дом проведать снова!»

С тех пор таю взволнованные слезы

Как только вижу свет и силу Слова.

Казалось бы, после 20 съезда КПСС (1956) «про это» стало возможно говорить, писать, рассуждать. Достаточно вспомнить «Крутой маршрут» Лидии Гинзбург, «Один День Ивана Денисовича» Александра Солженицына. В фильме Григория Чухрая с символичным названием «Чистое небо», изувеченный войной, многое испытав от своих, герой актера Евгения Урбанского, наконец, добивается справедливости - на его ладони крупным планом - сверкает заслуженная награда – звезда Героя Советского Союза… И небо расчищено от темных туч – партия всегда права. Она была права и тогда, оказалась права и сейчас. И что же? Все должно быть забыто? Это противоречие, внутренне несогласие с политической целесообразностью, в жертву которой приносится человек, впоследствии стало одним из источников его творчества – особенно поэтического:

Вы знаете: есть Парагвай и Уганда,

И даже Андорра, и даже Ямайка

Скажите: а что же такое баланда,

Сырая и черная хлебная «пайка»?

Вот вы, «поэтесса-поэт-литератор»,

Почетная гостья писательских сборищ,

Скажите, что значит «штрафной изолятор»,

Полученный коль не сникаешь, а споришь?

Реабилитации Теодор Шумовский добивался неустанно и в перерыве между двумя арестами, и после второго. Без нее всерьез невозможно было продолжать работу в стенах Института Востоковедения, (куда он был принят младшим научным сотрудником только после обращения к А.И. Микояну) ни в университете, нельзя было иметь свой угол в Ленинграде, не говоря уже об отдельном кабинете. А он был пределом мечтаний. Жил «на птичьих правах», по временной прописке в Ленинграде, снимая «углы», ходил по инстанциям, ездил в Москву, писал обращения, хлопотали старшие коллеги. Как мог в письмах утешал, уговаривал жену, продолжавшую в Шемахе ждать встречи: «ну потерпи еще немного…», «уже совсем скоро…», «надо подождать еще - уже есть успехи…». И получал новые отказы в пересмотре дела.

Архив Теодора Адамовича отличается красноречивыми названиями папок: «Поиски жилья», «Поиски справедливости», «Отзывы о научном творчестве», «Отношения с Академией наук» - десятки обращений крупных ученых, жены, самого Шумовского в разные инстанции. Общим количеством -106.

«Восемнадцатый год скитаюсь по тюрьмам, лагерям и пунктам ограничения, не совершив никакого преступления – обращался он к Н.С. Хрущову, - Я превращен в вечного арестанта без суда и следствия…Существо моего дела требует его решительного пересмотра и полной, безоговорочной реабилитации. И если мне в этом откажут и на этот раз, то не стоит продолжать жить. Заключенный Т. Шумовский». (без даты) Возможно, только это обращение уже в новой политической реальности, и привело к освобождению в 1956 году.

Наконец, на 20 съезде КПСС прозвучала критика: «Восток просыпается, а востоковеды еще спят».

В 1957 году одним из ответов на претензии правительства к советскому востоковедению, стало срочное издание кандидатской диссертации Т.А. Шумовского «Три неизвестные лоции Ахмада ибн Маджида, арабского лоцмана Васко да Гаммы в уникальной рукописи института Востоковедения АН СССР.

«Прошу Вашего распоряжения о срочном напечатании этой работы, имея ввиду особый интерес темы и ее значение для укрепления культурных и научных связей с арабским Египтом» - обращался в те дни в президиум АН СССР зав. ленинградским отделением Института востоковедения академик И.А. Орбели. «Советская востоковедческая наука может с гордостью сказать, перефразируя слова шейха советских арабистов (И.Ю. Крачковского – И.Б.-Ш.) , что «замечательный сборник», содержащий три стихотворные лоции Ахмада ибн Маджида, «дождался своего исследователя» - сообщала редакция издания.

Однако в том же 1957 году, в ответ на ходатайство автора о реабилитации, Главная военная прокуратура сообщает: « Установлено, что Вы осуждены правильно и оснований к реабилитации Вас не имеется» , 1958 год – то же: «судимость с Вас снята быть не может». Поэтому невозможно было решить проблему с постоянной пропиской и продолжением работы в Ленинграде.

Один за другим приходят восторженные отзывы о книге из городов страны, из Каира, Варшавы, Кракова, Праги, Лейдена, Гааги, Оксфорда, Гринвича, Адена, Дакара, из Бразилии, Танзании, Кувейта…… Вот оно долгожданное время признания. Достойное завершение лишений и невзгод.

Наконец, получено приглашение выступить на Конгрессе по истории географических открытий, намеченного на август 1960 года в Лиссабоне. На него последовало письмо из Москвы от 7 мая 1959 года:

«Уважаемый товарищ Шумовский, в связи с Вашим заявлением на имя академика Орбели И.А., а также письмом академика Орбели И.А. от 4 февраля 1959 года Институт в своем ответе на имя ученого секретаря ЛО ИВ АН СССР тов. Школяра С.А. (№320/640 от 2 марта ) сообщил, что участие советских ученых в Международном конгрессе по истории географических открытий в Лиссабоне по политическим соображением нецелесообразно. Однако было бы желательно подготовить для этого конгресса 1-2 доклада на русском языке о лоциях Ибн-Маджида и его морской энциклопедии. Зам. директора Института востоковедения АН СССР канд. филол. наук Н.А. Дворянчиков». Кроме этого в те же дни в Москве проходил 25 Международный конгресс востоковедов, где Т. А.. Шумовский также выступал с докладом (на английском языке).

Однако ученые Португалии оказались далеки от понимания «политических соображений». Их интересовало открытие Т. А. Шумовского, которое значительно меняло представление о роли арабского мореплавания в развитии торговых путей и освоении европейцами Востока. Поэтому 20 апреля того же года Лиссабон ответил новым приглашением: «Для нас всех будет большим разочарованием, если Вы не сможете принять участие в работах международного Конгресса по истории географических открытий. Однако мы не хотим все же полностью терять надежду, которую внушает то обстоятельство, что срок созыва этого Конгресса отложен: он состоится с 4 по 12 сентября 1960 года….Соблаговолите, г-н профессор, принять уверения в моем высоком уважении.

Генеральный секретарь Конгресса проф. Д-р. А. Морейра де Са».

Поездка недавнего заключенного в Португалию, страну, где правил «диктатор Салазар», разумеется и не могла состояться. Но в переводе на португальский язык в Лиссабоне были изданы «Три неизвестные лоции…». Полагающиеся автору экземпляры автор он получил в большом деревянном ящике, который и принес на своей спине домой из таможни.

Урывками, под бесконечный галдеж хозяйского радио он занимался сличением рукописей, переводами, а главное – заканчивал свою будущую докторскую диссертацию. По старой лагерной привычке экономил на всем. Оригиналы его работ, как правило, написаны на оборотных сторонах отзывов, официальных документов, распоряжений начальства.

В конце концов, ему пришлось поработать на стройке жилого дома рабочим, чтобы вместо обещанной квартиры получить небольшую комнатку на всю семью в коммуналке на дальней окраине Ленинграда.

Долгожданная реабилитация пришла неожиданно, через двадцать пять лет после первого заключения - седьмого июля 1963 года: «…. дело производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Гр-н Шумовский Теодор Адамович по настоящему делу реабилитирован. Заместитель председателя Верховного суда А. Орлов». Печать, размашистая подпись….

Исторический момент зафиксирован им на конверте: «Дорогая Тася вскрыла это письмо ножницами сразу, когда его принесли, когда я за столом работал над «Книгой польз». Прочитала первой и сказала одно слово: «Реабилитация». «В горле перехватило, стало трудно дышать», - писал он позже.

Но его не переставало удивлять: оказалось - вся трагическая история его жизни укладывалась в одну строчку: « за отсутствием состава преступления…». Только и всего? Как же так? Почему украдены двадцать пять лет данной Богом жизни? (Слово Бог он всегда писал с прописной буквы). Почему сломаны судьбы не только прямых участников событий, но и судьбы близких?

Десяток строк в сиреневом конверте –

Вот РЕАБИЛИТАЦЯ моя.

Не вспомнить ли о камерном концерте,

Непреходящей боли не тая?

Застенок пыток. Тут свои законы.

О, сколько страшных камерных ночей!

Тут вопли жертв и гаснущие стоны

Перекрывали ругань палачей.

……………………………………….

Кто мне вернет, что я утратил?

«Дык что же надо? Денег миллион?

Ты, гражданин, забылся, спятил.

Будь рад, что выжил и освобожден».

Теодор Шумовский разделил участь сотен и тысяч таких же, как он и о некоторых их них рассказывают его книги, посвященные им стихи.

Однако дело не исчерпывалось прошлым. На воле бывших заключенных встретила победившая партократия, вершившая дела на низовом уровне - при устройстве на работу, защите докторской диссертации, обретении жилья. Еще в начале 1956 года он провидчески писал из заключения в Тайшете брату Иосифу: «Моя жизнь в науке, блестящая и короткая, освещена светлым гением Крачковского. Но этот великий человек умер, а эпигоны, оставшиеся после него, не пустят меня к вершинам науки, хоть я был бы семи пядей во лбу.

Только не думай, что все это упадничество, нет, наоборот это зрелое осознание личных перспектив моей жизни».

Кандидатская диссертация защищалась в 1948 году. Еще были живы носители подлинно творческой научной мысли – И.Ю. Крачковский, В.В. Струве, Д.А. Ольдерогге, ряд других ученых. Их действительно интересовали содержание работы, реальный вклад в науку. Недавнее лагерное прошлое молодого ученого вызывало только сочувствие.

Иначе сложилась судьба диссертации на степень доктора наук, практически готовой в 1958 году ( уже через два года после освобождения).

«В очень многих вопросах Т.А. Шумовский является первооткрыватем, проложившим путь в новые области знания,- писала в своем отзыве член-корр. АН СССР Н.Пигулевская».(15.03.1968). «Т.А. Шумовский – ученый широкого диапазона и потому ему оказалось под силу исследование, которое требовало прочных знаний в области истории, географии, филологии, владения несколькими восточными и европейскими языками и доскональной осведомленности в историографии вопроса.( 27.05.1967. доктор исторических наук Е.Я. Люстерник). «Эта работа далеко выходит за пределы требований, предъявляемых к докторским диссертациям…Диссертация представляет собой исключительно ценный вклад в историю народов Азии и Африки» ( 6 декабря 1967, доктор физико-математических наук В.А. Розенфельд). Подобных отзывов немало. Там не менее потребовалось практически десять лет преодоления чисто психологических преград. Для партократического образа мышления («раз сидел – значит виноват») Шумовский, (как и многие его товарищи по несчастью) оставался, прежде всего, заключенным А-499. И преодолеть стереотип оказалось гораздо сложнее, чем выстрадать годы лагерей. Все остальное – интересы науки - приобрело третьестепенное значение.

В конечном счете, она все-таки была защищена, но в головном Институте востоковедения в Москве в 1968 году. Однако сложный и длительный процесс защиты докторской диссертации, при ее очевидных достоинствах, стал для ее автора поводом для размышлений об изменившихся приоритетах в науке, их отличии от позиции его учителей. Он стал одновременно и процессом познания новой для него изменившейся общественно политической ситуации. Поэтому ей уделяется особое место на станицах «Бесед». Увы, метастазы партократического подхода, возможно и неосознанно для авторов проникают в их оценки деятельности Т.А. Шумовского до сих пор.

В 1975 году в книге «У моря арабистики» Теодор Адамович рассказал почти детективную историю - своей давней случайной находке в Шемахе – рукописи стихов персидского поэта 15 века Атаалаха Аррани. В подробностях рассказал и о том, как студентом в свободные часы занимался их переводом, как он был утрачен при аресте в 1938 году и сейчас воспроизведен по памяти. Востоковедный мир изумился – как же мы не знали этого автора? Такого не может быть! И сегодня титулованный, относительно молодой ученый (!), не считает нужным оценить сами стихи. Они его не интересуют. Однако «со знанием дела» (к счастью в кавычках!) рассуждая о лагерных нравах и обманах начальства, весьма снисходительно с экрана телевизора объявляет стихи Аррани «обманом общественности» и творчеством «самого Шумовского».

Разумеется, ученый имеет право и должен сомневаться всегда. На этом настаивал и сам Теодор Адамович. Но литература знает другое понятие - мистификация. Да, возможно не исключение и талантливые стихи Аррани. Это вопрос открытый и тема для исследований. Могут существовать разные мнения. Но что бы ни думал об этом сегодняшний критик – он должен быть, по меньшей мере, корректен.

Теодор Шумовский был обманут неоднократно, но сам к обману не был способен органически.

«Т.А. Шумовский …принимал участие в Международном конгрессе востоковедов по истории географических открытий в Лиссабоне»(1960) – информирует сегодня сайт Института восточных рукописей СПб. Опять полуправда. Что же мешает добавить - в Лиссабоне, куда его не выпустили. Следовательно, он не мог принять участия в этом конгрессе. Или участвовал заочно, так как в Португалии переведен его труд. Почему же так и не написать?

Подмена понятий, разного рода недосказанности, умалчивания, запрещения по принципу «как бы чего не вышло»…

«Реабилитирован, но был арестован, значит было за что…» Подобные ходячие «житейские мудрости», характерные для времени, сопровождали его всю жизнь. Его не покидало чувство обособленности и отверженности. Казалось бы в своей стране должен обрести признание его талант, но автор признанных в мире трудов был беспартийным…

Да, действительно, «Будь рад, что выжил и освобожден… ». Вопреки чиновникам от науки строилась вся последующая вся творческая деятельность Теодора Шумовского. Впрочем, столкновение творческого и административно-бюрократического мышления характерно еще со времен изгнанного из Академии наук М.В. Ломоносова. Вечная проблема нашей общественной жизни, культуры и искусства. И это одна из тем размышлений в «Беседах…».

Битва за жизнь и признание, начатая в 1938 году продолжалась и тридцать лет спустя, только в других условиях.

Научная жизнь и личная судьба ученого неразрывны. Она затягивает в свой водоворот множество людей и прежде всего ближайшее окружение.

Таисия пала одной из жертв этой битвы. Незаметных жертв…

«К сожалению лавры редко распространяются на спутниц жизни, - писал Шумовский, - однако без их любви, преданности, заботы многих открытий никогда бы не случилось. Русские женщины по-особому героичны – в своей жертвенности, в своей душевной теплоте. Часто виню себя за недостаточность внимания, которое я должен был бы уделять тем, кто делился со мной своей жизнью».

Теперь, после многих лет лишений и надежд, его Тася жила в сказочно красивом Ленинграде, с мужем и сыном. Далеко в прошлом остались Сибирь, лагеря, охранники, нищета и ожидание встречи в Закавказье. Но не было радости. И здесь, на берегах Невы, продолжались скитания по чужим углам. Но теперь ушли молодость, силы, здоровье и надежды. Самое страшное, что за годы мытарств и лишений, накопились болезни. Сейчас они обострялись. Как и прежде Таисия вздрагивала и успокаивала сердце от каждого стука или звонка в дверь. Полагая не осложнять жизнь сыну взяла с него слово оставить материнскую фамилию при получении паспорта, убедительно просила выбрать какую-нибудь незаметную профессию и уехать жить в провинцию. Отец не мог не признать ее правоты. Но больше всего давили смертельная усталость и безысходность. Как медик, она стала понимать, что из нее, сорокашестилетней женщины уходит жизнь и что отдавать мужу и семье больше нечего.

Ты себя со мною погубила,

Но о том не скажешь никогда.

Наши годы лучшие убила

Равнодушной поступью нужда…

Как осенние листья она перебирала прежние, пожелтевшие письма давней поры надежд. Когда-то они волновали и поддерживали ее, а сейчас разрывали душу.

«Как ты там живешь, бедная, горемычная моя? Нет нам места на этом свете, я тоже стал скучать по Решетам, где было проще и спокойнее» (10 сент. 1946)

« Твоя любовь укрепляет мои силы. Мое желание видеть тебя счастливой, вознагражденной за все прошедшие страдания, придает мне энергию в моих хлопотах. Ты и сама знаешь, до чего ты дорога мне». (23 июля 1956)

« У меня на душе праздник, думаю о тебе долго и нежно, друг мой. Скоро мы с тобой воссоединимся, ждать уже недолго. Чем дальше, тем больше тоскую о тебе». (18 октября 1956)

«Меня самого уже извели горечи жизни, но нужно пробиваться вперед. Чтобы начать, наконец, жить нормально. В институте у меня большие успехи. Я упорно иду вперед и вверх. Но если скитания мои будут продолжаться и меня еще за это станут преследовать, тогда мне придется уйти, куда глаза глядят и расстаться со всем». (20 июля 1957)

Его письма и обращенные к ней стихи – вот и все ее богатство.

В тоске, истомленной тревогой разлуки,

За каторжной цепью очерченный круг

К тебе простираю зовущие руки,

Мой нежный, прекрасный, единственный друг….

Ты вспомни о песнях, оставленных мною,

Я выцветил ими мой жизненный луг.

Ты рядом была той суровой весною,

Мой скорбный, несчастный, измученный друг…

В ней оживали его призывы о помощи: «Спаси меня! Спаси для науки и для семьи!» Именно в такой последовательности - «для науки и семьи». Она и спасала, и отдала ему себя всю без остатка,- для науки и для его другой жизни, в которой ей уже не было места.

Жизнь угасла в ней в 52 года, тихо, во сне, 25 августа в 1971 года. Говорят, так уходят из жизни праведники. За два с половиной года до этого она навсегда покинула берега Невы, уехав к сестре, на Кавказ, а позже осталась там, в глухой деревне одна и навсегда.

Век не допить глубокой чаши горя:

Бездонных глаз померкли зеркала,

На берегу полуденного моря

Душа на ложе вечное сошла.

Что из того, что жизнь во мне играет,

А ты себя для смерти сберегла?

Ах!.. Все проходит, тлеет, умирает –

Глаза и души, мысли дела.

Другую свою жизнь, поздние годы, мой отец описал сам в книге «Свет с Востока». Наша задача сводилась к тому, чтобы напомнить читателям о почти неизвестном, раннем Теодоре Шумовском, потому что туда уходят корни его творческих замыслов, и драматической судьбы, в которой по- своему отражена и судьба его Отечества.

Всю жизнь изучая языки, страны, континенты и морские пути, отец мой был за границей лишь однажды, на склоне лет, с коротким частным визитом. В деталях зная морскую науку, печатался даже в отраслевом журнале, но сам никогда не выходил в море на корабле и даже в лодке. В последние годы жил одиноко. Звонили и писали почитатели. Воскресенье - день ответов. Остальные дни – рабочие.

Идти, пока под смертный холм не лягу.

Воспоминаний дым отходит в тень.

Живые мысли льются на бумагу.

Обычный день. Рабочий день.

Счастливый день.

И к слову льнет и приникает слово.

Идти. Ступень.

Взойди. Еще ступень.

Идти. Как мне легко, светло и ново!

Я смотрел на него и думал: через сколько же времен и событий жизни Отечества прошла эта удивительная судьба. Революция, индустриализация, «церкви тюрьмы сравняем с землей», «враги народа», «техника в период реконструкции решает все», «троцкизм», «правые уклонисты», «левые уклонисты», «кадры решают все»…. «Вставай, страна, огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой темною…», смятение «вождя народов»: «Братья и сестры, к вам обращаюсь я». «Оттепель», разоблачение «культа личности», «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», «семимильными шагами вперед», «моральный кодекс строителя коммунизма», «пятилетку в четыре года». Наконец, «гласность», «процесс пошел», «хотели как лучше, а получилось как всегда»…. А он упорно и мужественно нес сквозь время и времена полученную в юности от учителей эстафету нравственных и научных приоритетов, представлений о смысле его науки. Считал главным цельность личности, оставался самим собой и не стремился к материальным благам. Ряд изданий его книг и статей оказывался безгонорарным. Но к этому он относился равнодушно: «я не деньголюб, главное, чтобы были читатели».

Травма ноги, случившаяся на восьмом десятке лет, значительно ограничила его передвижения. Нередко он ходил на костылях по коридору – молча гулял и размышлял, вспоминал. Иногда, наслаждаясь музыкой слов, читал по памяти Коран на арабском, стихи Камоэнса на португальском, Хосе де Эспронседы на испанском …- и свои переводы. Переводы с армянского, польского, с финского и даже с одного из языков Индии… В основном это стихи о любви, мужестве, красоте жизни, бесконечной ценности каждого её мгновения. По своему не прощал жестокости и лицемерия даже историческим персонажам - Ивану Грозному («как можно быть убийцей, да еще сына!». «А Степан Разин? Что значит – «… и за борт ее бросает в набежавшую волну! Какой тут героизм?». «А бедный погубленный Екатериной Второй мальчик Иоанн Антонович? Чем он провинился?» Нередко уходил в пространные рассуждения о писателях, поэтах, их месте в истории и культуре. « Вот говорят и пишут Пушкин… Пушкин…Пушкинский Дом… «Золотой век»… А чем хуже Грибоедов? ». И он читал на память «Горе от ума» как свое, личное:

Не образумлюсь, виноват…

………………………………………..

Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,

Где оскобленному есть чувству уголок!....

Между тем по разным поводам в своих статьях за примерами, поддержкой он обращается именно к Пушкину. Однако он как-будто не замечал этого противоречия, потому что истоком его был не Пушкин, а полное неприятие любого культа личности. Страшный опыт жизни сделал его предельно чутким ко всем проявлениям идолотворения в общественной жизни, культуре. Библейская заповедь «Не сотвори себе кумира и всякого подобия…» выстрадана и подтверждена всей жизнью Теодора Шумовского. В интересах науки он не случайно критичен не только к классикам, оппонентам, но и к любимому учителю в арабистике. В его логике идолопоклонство в любой сфере (часто политически ангажированное) крайне вредно еще и потому, что оставляет в стороне от общественного опыта другие таланты. Поэтому на страницах книги читатель найдет и малоизвестные имена, которые были в кругу интересов автора.

После встреч с ним, чтения и обсуждения глав «Бесед с памятью», кружилась голова и описанное им прошлое, было так ярко, что казалось более реальным, чем то, что встречало меня на улице.

Однако он чутко прислушивался к течению жизни, которая бурно текла за окнами его небольшого кабинета. «Вот смотри, - говорил он, читая газету, - целых два объявления о продаже пианино. А ведь нет объявлений «куплю пианино». Нет желающих учится музыке? Все перешли на магнитофоны? Странно… Что же происходит с людьми?».

Одной из первых его покупок 1947 года в Боровичах был рояль, который 1949 году пришлось продать. Свое пианино фирмы «Беккер» он обожал. Играл на нем ежедневно по два часа. Шопен, Моцарт… Но любил сочинять и сам. Свое любимое произведение русской классики «Горе от ума» положил на музыку. Хорошо понимая и любя Восток, он не мог оставаться равнодушным к событиям современности и знал, что его проблемы никогда не могут быть решены силой оружия. И это твердое убеждение лишало его покоя.

Могу, вам обещать, не хмуриться, не злиться;

У мыслей должен быть бестрепетный полет.

Но мне, друзья мои, уже не веселиться:

Чеченская беда покоя не дает…

Оказавшись затворником, он продолжал беседовать с памятью, мысленно советуясь с родными для него И.Ю. Крачковским, Н.В. Юшмановым - их портреты давно расположились над его рабочим столом. Продолжал мысленно говорить, спорить с друзьями и недругами.

Для него не существовало срока давности событий прошлого, они жили в нем всегда. В начале года он составлял календарь своих личных памятных дат:

«1998 год. 1 февраля - 65 лет со дня смерти моей матери (1933)…. 11 - 60 лет со дня моего первого ареста (1938)…. 21 марта - 30 лет со дня защиты мной докторской диссертации (1968). 15 апреля – исполнилось 25 лет с тех пор, как у меня впервые в жизни появилась отдельная комната для работы и музыки». (Немецкое слово «кабинет» он старался не употреблять)

…22 июня - 35 лет со дня моей реабилитации (1963)…23 - 50 лет со дня защиты мной кандидатской диссертации (1948)….12 августа - 50 лет со дня свадьбы Иосифа, брата (1948)… 18 октября - 80 лет со дня рождения Таси (1918)… 4 декабря - .50 лет начала работы над «Книгой польз» (1948), 18 - 70 лет со дня смерти моего отца (1928). 24 - 125 лет со дня его рождения (1873)…

Само течение жизни он переживал глубоко и вдохновенно, ответственно фиксируя его, казалось бы, незначительные моменты и не только в записных книжках, но даже на случайных обрывках: «24 сентября 1948 – маленький Юзик стал ходить в детский садик, а я бросил курить (после 7 лет курения). И.Ю. (Крачковский) мне: С Вашей силой воли можно не курить. (8.10. 48). На билете электрички: «Последнее свидание в Сарском селе с Т.Г. Гнедич (умерла 7. 09. 1960 – через 5 дней)». На обороте направления к врачу: «Пока ты не болен к врачам не ходи, А то заболеешь, того и гляди»….

Он не уставал проверять и перепроверять себя – так ли жил? Во имя чего трудился и жертвовал собой и близкими?

Интеллигент…Затворник башен?

Нет, пусть получит сей венец

Любой, кто зорок и бесстрашен:

Художник, пахарь и кузнец.

Всей логикой жизни своей и творчества он отстаивал самоценность творческой личности. Научное и художественное творчество любил страстно, самозабвенно и ставил превыше житейских благ. Ценил творческое начало в других. Конечно, его арабистические труды, тонкости переводов имеют специальный характер. Однако, полагал он, в конечном счете, они необходимы обычным людям и политикам, так как вносят свой вклад в дело сближения, взаимопонимания народов, уводят их с поля войн, и ведут на поле знания, культуры, самоуважения и подлинной свободы. Поэтому он стремился писать ясно и просто о сложном, мечтая донести добытые в трудах знания и опыт жизни до самой широкой аудитории в публицистических книгах. Те же мысли сопутствовали ему в работе над «Беседами с памятью»

Иосиф Теодорович Шумовский.

Дополнительно в разд. Письма (Без даты. Не позже апреля 1956г.)

Дорогой Юзик! Пишу тебе для того, чтобы ты не тревожился неизвестностью. Сегодня я получил от тебя 200 р. по телеграфному переводу и заказное письмо. Благодарю тебя за внимание, заботу и добрые советы. Хорошо если все это продиктовано любовью равного к равному, а не жалостью высшего к низшему. Денег никаких мне посылать не нужно, меня продолжают содержать на казенном пайке, к которому я привык и которым я приучил себя обходиться. Все твои заботы и советы на дорогу могут оказаться лишними. Я готовлю себя к перспективе попасть на жительство в Красноярский край. Возможно это и к лучшему, так как за долгие годы я, по-видимому, отвык от семьи и могу оказаться ей в тягость. Всякая ласка уже кажется мне подозрительной и не проникает в сердце, которое обросло толстой ледяной корой. Вот сейчас я попал в условия, где есть и женщины, и кино и танцы, но я совершенно безучастен и холоден. Днем работаю, вечером выхожу за ворота на прогулку и часа два-три в полном одиночестве брожу по тайге, задумчиво любуюсь красками закатного неба. Вкус к жизни утрачен и я об этом не особенно жалею. Так что ещё большой вопрос буду ли я в Москве или Баку… В Баку я думаю, твою свояченицу не стоит тревожить, не люблю стеснять кого-бы это ни было, тем более, что я почти совсем разучился разговаривать, слова выталкиваются с трудом, поэтому вообще избегаю общения с кем бы то ни было. Моя научная работа, видимо, никому не нужна и я устал писать в Москву о ее значении, это уже похоже на навязывание. Моя жизнь в науке, блестящая и короткая, освещена светлым гением Крачковского. Но этот великий человек умер, а эпигоны, оставшиеся после него, не пустят меня к вершинам науки, хоть я был бы семи пядей во лбу.

Только не думай, что все это упадничество, нет, наоборот это зрелое осознание личных перспектив моей жизни.

Хочется одного – покоя, это нужно и для здоровья и для научного творчества, и для правильных взаимоотношений с людьми. Но покоя нет, а так жить я устал.

Словом, главное: ты за меня не беспокойся. Хорошо? Я питаюсь, одеваюсь, моюсь, работаю, гуляю. Словом, живу. Что нужно ещё?

Я так или иначе, той или иной цепочкой привязан к тебе, Тасе, Юзику, постоянно мысленно желаю вам здоровья и счастья. Вы удовлетворены?

Словом, не беспокойся, возможно, ГУЛАГ МВД еще и улыбнется в Москве и мы встретимся с тобою в Шемахе?

…Не такой уж горький я пропойца,

Что б тебя не видя умереть.

Только ты не надоедай ГУЛАГУ заявлениями. Как они решат, так тому и быть.

 

Последнее обновление ( 19:04:2018 г. )
 
« КЕМЕРОВО-МЫ С ВАМИ   Занятие туристического кружка воскресной школы Казанской церкви »

 
Опросы
Наша группа в ВК
vk-grupp.png
Быстрый хостинг на NVME!
Жилье в Пушкинских Горах рядом с монастырем
Комфортный дом на 4 человек в Пушкинских Горах, старый центр за 2500-3000 в сут.

 
 
 
 
0.0867