Экскурсии arrow Календарь
 
Последние новости
В помощь готовящимся ко Св. Крещению
Если вы решили покреститься или крестить ребенка, вам сюда,
Проблемы кладбища в Пушкинских Горах
Раздел сайта посвящен решению проблем содержания кладбища в Пушкинских Горах.
 
Популярное
 
Христос Воскресе!
 
Ин. 1: 1-17. В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Сей бе искони к Богу: вся Тем быша и без Него ничтоже бысть, еже бысть. В том живот бе, и живот бе Свет человеком: и Свет во тме светит, и тма его не объят. Бысть человек послан от Бога, имя ему Иоанн. Сей прииде, да свидетельствует о Свете, да вси веру имут Ему. Не бе той Свет, но да свидетельствует о Свете. Бе Свет истинный, иже просвещает всякого человека грядущаго в мир. В мире бе, и мир Тем бысть, и мир Его не позна. Во своя прииде, и свои Его не прияша. Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим бытии, верующим во имя Его. Иже не от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася. И Слово плоть бысть и вселися в ны, и видехом славу Его, славу яко Единороднаго от Отца, исполнь благодати и истины. Иоанн свидетельствует о Нем и воззва, глаголя: Сей бе, Егоже рех, иже по мне Грядый, предо мною бысть, яко первее мене бе. И исполнение Его мы все прияхом, и благодать воз благодать. Яко Закон Моисеом дан бысть, благодать же и истина Иисус Христом бысть.

Прочтите, что означают эти слова, читаемые в Пасху в храмах. Толкование блж. Феофилакта Болгарского.
Быстрый хостинг на NVME!
Православный календарь

На главную ‹ Жития Святых

Священномученик Андроник (Никольский), архиепископ Пермский и Кунгурский

Священномученик Андроник родился 1 августа 1870 года в селе Поводнево Мышкинского уезда Ярославской губернии в семье псаломщика Александра Георгиевича Никольского и в крещении был наречен Владимиром. Дед его, Георгий Гаврилович Никольский, был священником в храме села Княжево Мышкинского уезда. Отец, Александр Георгиевич, служил с 1867 года псаломщиком в Преображенском храме села Поводнево, ему исполнился тогда двадцать один год; впоследствии он был рукоположен во диакона к этой же церкви.

В Поводнево в то время было около сорока домов, в которых проживало около двухсот пятидесяти жителей, а весь приход состоял из восемнадцати деревень с тысячью прихожан. Настоятелем Преображенского храма был священник Петр Богословский, который оказал значительное влияние на маленького Владимира. Отец Петр часто посещал дома своих прихожан; приглашенный совершить в том или ином доме требу, он тут же проверял детей, насколько они знают молитвы, если те их не знали и неисправно посещали храм, он делал им замечание, но тут же и учил, как молиться, а родителей учил, как воспитывать детей христианами. Он беседовал с прихожанами как отец с детьми, и эта беседа оставляла в их душах более глубокий след, чем сказанная в торжественной обстановке красноречивая проповедь. У священника был столь большой авторитет, что ни одного дела прихожане не начинали без его благословения, а уж благословившись, совершали дело со спокойной совестью, как перед Богом.

В 1880 году Владимир поступил в Угличское духовное училище, а по окончании его в 1885 году – в Ярославскую Духовную семинарию. В 1891 году он окончил семинарию по первому разряду и поступил в Московскую Духовную академию. Сразу же по поступлении, по совету и благословению отца Иоанна Кронштадтского он изъявил желание принять монашество – случай в те времена нечастый, свидетельствовавший о большой решимости и твердости характера юноши. 31 июля 1893 года, перед днем его рождения, в храме Московской Духовной академии во время всенощной после великого славословия ректор академии архимандрит Антоний (Храповицкий) постриг его в монашество и нарек ему имя Андроник в честь преподобного Андроника, ученика преподобного Сергия Радонежского[1].

При постриге архимандрит Антоний сказал ему: «Почитай себя стоящим над пропастью или висящим над нею на протянутом сверху вервии и громко взывающим о помощи к Совершителю нашего спасения. Дни духовных восторгов и часы сладостных созерцаний пусть не отделяют от тебя мысли о предстоящей опасности; пусть не ввергают тебя в последующие часы и дни в самоуверенную беспечность, но, напротив, да снабжают они тебя силою и новым подвигом... Пусть и эти первые дни... ослабят врага совершенно, укрепив тебя дарами Божественной благодати, и наипаче благодати смирения, дабы эти священные дары, раздаваемые затем Богом через труды твои многим и многим, никогда не надмевали тебя, но лишь преисполняли сердце твое любовью к людям и прославлением Искупителя, дабы не по названию только, но и на самом деле являлся ты носителем образа ангелов, всегда сослужащих спасению людей и воспевающих во веки Творца»[2]. 6 августа того же года монах Андроник был рукоположен во иеродиакона[3].

Во время каникул после окончания 3-го курса иеродиакон Андроник и инспектор академии архимандрит Сергий (Страгородский) были направлены в Самарскую губернию для лечения кумысом. Здесь они часто обсуждали, что из себя представляет миссионерское служение Русской Православной Церкви, и в частности в Японии. Архимандрит Сергий имел к тому времени личный опыт миссионерской деятельности в этой стране, так как с 14 июня 1890 года по 9 августа 1893 года состоял членом Японской духовной миссии[4] в непосредственном подчинении главе Миссии епископу Николаю[a].

В 1895 году иеродиакон Андроник окончил Духовную академию со степенью кандидата богословия и 22 июля того же года был рукоположен во иеромонаха и назначен помощником инспектора в Кутаисскую Духовную семинарию[5]. Через год он был назначен преподавателем, а затем инспектором Александровской миссионерской семинарии[6].

Семинария находилась в местечке Ардон на Северном Кавказе в Осетии. Усердием ее основателей и устроителей она скоро приобрела среди крестьян-осетин положительную репутацию просветительского учреждения, воспитывающего детей в твердых правилах нравственности. Отец Андроник писал о ней впоследствии: «Семинария там имеет значение рассадника православия и просвещения на всю Осетию. Преданный делу и мудрый ее основатель архимандрит И<оанн (Алексеев)>[7] так прекрасно поставил семинарское дело, что теперь, через десять лет основания, семинария совершенно изменила все лицо земли Осетинской. Из семинарии выходят прекрасные учителя и священники, с ревностью насаждающие слово истины. И теперь бедные осетины, прежде не имевшие понятия ни о школе, ни о Церкви, теперь сами на последние гроши заводят школы, платят жалованье учителям, стараются строить храмы; отпадавшие от Церкви в магометанство или просто ослабевшие постепенно возвращаются... Ардонская семинария явилась действительно светом для Осетии... Я с любовью предался этому делу: весной разъезжал... по школам, теперь уже многочисленным, и на деле видел жажду и усердие осетин к возродившемуся церковному делу»[8].

В 1896 году желающих учиться в семинарии было во много раз больше, чем она могла принять. Безусловное доверие крестьян к миссионерам, жажда христианского просвещения, повседневное общение с этими простыми людьми на их родине среди цветущих лугов и пастбищ – все это доставляло молодому преподавателю огромную радость. Великое счастье пастырски потрудиться среди жаждущего христианского просвещения народа, когда можно надеяться, что при бескорыстном миссионерском служении простые сердца отзовутся на призыв слова Божия. Общение с крестьянами действовало на молодого пастыря вдохновляюще, а среди крестьянских детей он сам становился ребенком. И он уже думал прожить в этом месте всю жизнь, усердно трудясь на ниве народного просвещения. Но все сложилось иначе.

В 1895 году архимандрит Сергий (Страгородский), назначенный настоятелем посольской церкви в Афинах, вступил в переписку с епископом Николаем (Касаткиным), выразив желание снова отправиться миссионером в Японию, хотя, как он писал, и «не пришел к окончательному решению под влиянием советов разных лиц»[9]. 18 мая 1896 года епископ Николай написал архимандриту Сергию, советуя «оставить мысль о служении здесь, ибо нет у него миссионерского призвания – по всему видно»[10]. Однако, владыка все же написал обер-прокурору Святейшего Синода Победоносцеву, чтобы тот списался с архимандритом Сергием относительно пожелания того ехать миссионером в Японию.

Впоследствии епископ Николай подробно расспросил архимандрита Сергия и иеромонаха Андроника, каким образом они получили назначение. «Оказалось, что отцу Сергию в Грецию совсем не писали... и не спрашивали его согласия, а приехал он в Россию случайно, и тут в Синоде Саблер сказал ему, что желательно его в Японию. Он принял предложение и отрекомендовал еще отца Андроника, которого прямо и назначили по его указанию»[11].

Отец Андроник готовился уже ко второму учебному году, когда неожиданно для себя 3 сентября 1897 года получил телеграмму о назначении его миссионером в Японию. Этим же указом он был награжден золотым наперсным крестом[12].

«Признаюсь, это меня в такую печаль ввело, что я плакал, и весьма рад бы был, если бы сего не случилось... – писал он. – Грустно мне было расставаться с Ардоном, но это-то и вложило мне мысль, что не так живи, как хочется, а как Бог велит, что по возможности не имей никаких конечных, хотя бы и благородных привязанностей, ибо всякая привязанность уже по самому своему имени есть ограниченность и несвобода духа, а ведь к этой именно свободе духа мы и должны всячески стремиться; напротив, делай всякое данное тебе дело, высокое или среднее, и даже по видимости унизительное, как самое свое задушевное дело, ибо оно есть только поручение свыше для единой истинной цели всего мира, а не самоцель... Вот к этой-то преданности воле Божией и мы должны стремиться... Помоги мне, Господи, дело проповеди в Японии делать именно как Твое поручение...»[13]

Попрощавшись с преподавателями и учениками, отец Андроник выехал в Санкт-Петербург. После улаживания всех формальностей, связанных с назначением, он поехал навестить родных, а затем побывал в Москве и Казани, попрощался с друзьями и знакомыми. 26 октября, в воскресенье, отец Андроник с архимандритом Сергием отплыли из Одессы.

Путешествие в Японию заняло два месяца. Ехали через Грецию, Италию и Северную Америку. На отца Андроника это путешествие произвело огромное впечатление. Везде, где приходилось останавливаться, они с отцом Сергием посещали древние христианские святыни, катакомбы и гробницы мучеников, молились у мощей святителя Николая Мирликийского, побывали в развалинах древнего Колизея, прославленного множеством замученных в нем христиан. И везде знакомились с современным состоянием христианства, в Греции – православия, в Италии – католицизма. Удивила и поразила отца Андроника прекрасная постановка дела преподавания у католиков, и в особенности у иезуитов, и невежество и нищета у греков. Удивило, как много католики трудятся, сколько вкладывают усилий в свои мероприятия, причем не ради Христа, а ради католической идеи. Поразило несоответствие великих христианских святынь, въяве свидетельствующих о безраздельном служении древних христиан Единому Богу, и современного католического мира, который только по названию еще оставался христианским, все свои усилия прилагая на угождение человеку. Вся выдающаяся деятельность современных проповедников, звучащая в храмах музыка органов и даже целых оркестров, все это делалось в потворство страстям современного человека, чтобы дать ему почти те же развлечения, что и безбожный мир, но только бесплатно. В проповедях христианство звучало всего лишь как тема, взятая проповедником для того, чтобы показать свои ораторские способности. Проповедники наперебой спешили услужить своей пастве.

Молитва на камнях Колизея, политых мученической кровью, у гробниц мучеников-христиан, сравнение их жизни с жизнью вокруг и собственной, всегда недостойной, вдохновляли на подвиг и на служение Матери-Церкви, сияющей среди стремительно катящегося в духовную бездну мира.

«Теперь эта открытая борьба света со тьмою уже прошла. Теперь редки открытые гонения на христианскую веру со стороны неверующих, – писал отец Андроник. – Враг понял, что так бороться для него же невыгодно. И вот он ухищряется побороть христианство иными, тайными средствами и путями. Он всюду расставил свои антихристианские сети, всячески и даже под благовидными предлогами смущает и совращает верных чад Божиих, призванных к святыне; и многие-многие гибнут, не разумея пути Господня. И теперь нам надлежит бороться, как и всегда было это, против того же гонения на веру, только в другом виде, а поэтому и сопротивление должно быть иное. Первые христиане за веру не устрашались и смерти и охотно шли на нее, чтобы сохранить свое драгоценное достояние, ибо живот их был сокрыт со Христом в Боге [Кол. 3, 3]. Мы теперь должны стараться как можно глубже закладывать в себя семя истинной веры, чтобы она была в нас живой и действенной, чтобы весь строй нашей жизни противостоял всяким ухищрениям диавольским. Все мы, христиане, должны позаботиться, чтобы общее церковное сознание для всех было уяснено и стало как свое, чтобы церковное начало жизни было светлым и полным началом для всех нас. И чем крепче и яснее будем мы сознавать себя живущими в Церкви, тем непобедимее явимся для всяких ухищрений сатаны. Вот это дело и есть опять дело крови христиан»[14].

Стоя в катакомбах у гробов мучеников, приникая душой к этим святыням, как было и самому не вдохновиться на подвиг.

«Здесь, на костях мучеников, создалась и окрепла церковная жизнь, – писал отец Андроник, – здесь, среди скорбей и страданий изгнанников, проявилась вся сила веры Христовой; здесь исповедники веры создали непреодолимую стену и победили гордый мир славной победой духа над плотию... Поучительно проходить по этим местам минувшей сильнейшей скорби для первых исповедников веры Христовой, ничего не имевших за собой, кроме этой самой веры... Чувствуется, что вот отсеки человек самоволие и угождение себе, заботу о себе помимо Бога, поверь и скажи себе раз навсегда: “Бог нам прибежище и сила” [Пс. 45, 1], скажи так, чтобы навсегда хранить в сердце это слово, и начнется иная жизнь, жизнь ясная, жизнь хождения по ясным путям Божьим»[15].

Отец Андроник давно уже жил этой верой, положив все свое упование в Боге. И это упование не посрамляло. Радостью духовной наполнилось для него это время, радостны были встречи с людьми, в особенности с православными, с теми, кто все земное оставил ради Христа, подобно епископу Николаю, под чье начало отец Андроник поступил, прибыв в Японию. Удивительно ему было видеть среди японской паствы результаты благодатных трудов одного человека. Помощь Божия тут была явная. За тридцать семь лет пребывания владыки в Японии число православных увеличилось до двадцати пяти тысяч с исключительно японскими священниками и катехизаторами. Православные общины здесь хотя и были немногочисленны, но основаны прочно и жили полной христианской жизнью среди многомиллионного народа, поклоняющегося идолам. Японцы поражали простотой восприятия учения Христова и глубиной веры. Они сами испытали на себе дивные знамения и чудеса, а также исцеления, о которых просили с детской верой, – и получали их. Как непреложному внимали они словам Господним: просите и дастся вам, ищите и обрящете... (Мф. 7, 7).

26 декабря 1897 года иеромонах Андроник и архимандрит Сергий прибыли в Японию. Епископ Николай встретил прибывших миссионеров с большой радостью и сразу ознакомил их с делами Миссии, рассказал о трудностях и особенностях миссионерской деятельности в Японии, о том, «как нужно вести здесь дело проповеди, как следует воодушевляться и других воодушевлять на это дело, как нужно во все вникать здесь и ко всему прилагать свою руку; говорил о том, что не нужно иметь в виду никаких временных расчетов для Миссии, то есть мы не для России, не для Японии пришли, а делаем дело Христово, и поэтому не нужно ничего бояться...»[16].

Первой задачей отца Андроника стало изучение японского языка, для этого епископ Николай дал ему двух учителей, и прилежный ученик занимался с одним утром, а с другим – вечером. Одна из трудностей миссионерской деятельности для отца Андроника, как и для всякого новичка миссионера, заключалась в сложности японского языка. Отец Андроник писал: «По первому совету Преосвященного Николая я с учителем японцем, ни звука не понимавшим по‑русски, принялся читать молитвослов: молитвы мне, конечно, все известны, поэтому я постепенно мог догадываться о значении того или другого японского слова; для более верного перевода мы прибегали и к мимике, и к лексикону. Просидел я над молитвословом больше месяца, заучил тысячи полторы слов с известным мне смыслом, а между тем оказалось, совершенно не могу составить фразы и не могу понять японского разговора, кой-что понимая лишь у своего учителя, приспособившись к нему и его невольно приспособивши к своим словам. Пал я духом и не знал – как пособить делу. Грустно было сидеть при деле без дела, да скучно было и без языка сидеть среди японцев. Помог мне в этой беде наш миссийский диакон, лет пятнадцать проживший в Японии и говоривший, как настоящий японец. Он мне посоветовал купить так называемый “Токухон”, то есть азбуки и книжки для обучения грамоте японской... Таких книг... восемь частей. Читал я их, с первой начиная, и действительно, из немого сделался говорящим...»[17]

Через месяц после приезда, 31 января 1898 года, отец Андроник смог отслужить всенощную на японском языке. «Первая его служба на японском языке, – писал епископ Николай, – очень тщательно приготовленная им: почти нигде никакой ошибки в произношении... По всему видно, что человек сей – великая надежда Японской Церкви»[18].
В субботу 21 февраля 1898 года епископ Николай записал: «С восьми часов началось богослужение... часы и литургия, священнодействованные отцом архимандритом Сергием, отцом Андроником (которые вчера после всенощной поисповедовались у меня)...»[19] Вечером того же дня «после всенощной я исповедовался у отца Андроника. Да спасет Господь моего духовного отца и меня вместе с ним!»[20]

Великим постом 1898 года епископ Николай, исполняя просьбу отца Андроника, принял решение отправить его «после Пасхи – когда уже тепло будет – жить в Осака, где он скорей может изучить японский язык, один находясь среди японцев»[21].

«После Пасхи в конце апреля я переселился в Осака, – писал иеромонах Андроник, – где уже ни слова русского не услышать, – поневоле приходится говорить по-японски. Да и сам я в этом отношении всячески усердствовал, изо дня в день ходя по домам христиан и ведя с ними посильные беседы и разговоры. В дороге я обязательно читал Новый Завет в японском переводе, чтобы всячески осваиваться с японской речью. Приходилось неоднократно и выезжать из Осака по церквям своего округа, и я свободно везде проезжал и объяснялся по-японски. Конечно, все это не без труда и со страшным напряжением сил доставалось... А тут же нужно было изучать и английский язык, так употребительный на всем Востоке, начиная с Суэца. Нужно было читать и русские книжки... плодом таких усилий было обладание весьма достаточное за один год японской речью, знакомство с 1500 (приблизительно) китайских иероглифов. С таким запасом можно было безбедно существовать среди японцев и даже, при помощи Божией, назидать их на путь благочестия»[22]. «Итак, я начинаю самостоятельную жизнь в Японии, призванный на дело проповеди христианства. Дай Бог, чтобы и мои благие намерения действительно Бог помог мне исполнить на деле, а для этого, чтобы мне самому решительно и живо веровать только в единую во всем силу – силу благодати Христа Царя Небесного. Он Сам даже с неба пришел единственно ради спасения Своей непокорной и злохудожной твари от греха; Он всем пожертвовал ради этого спасения и действительно ценою Своей крови нас искупил от греха, чтобы быть нам с Ним вместе в раю вечном, как Его ученикам и послушным детям. А если такою дорогою ценою мы куплены, то как же нам и не дорожить всем этим делом и не стараться всеми силами привести его в действительную силу, чтобы нам и всем другим действительно и сердечно познать и жить ею во всей своей жизни? Вот наша цель жизненная, с которою ничто другое не может сравниться по высоте и вечности и единственности: это – спасение всех людей верою и жизнью во Христе Спасителе»[23].

Приехав в город Осака, он нашел православную общину в плачевном положении. В храм ходило не более десяти человек, на клиросе читал и пел один псаломщик. Христиане, казалось, были рассеяны и невидимы в этом огромном языческом городе. Продолжаться так дальше не может, решил отец Андроник, надо самому идти к пастве. И в будние дни каждый вечер с пяти часов вечера он начинал обход домов христиан. В это время люди заканчивали свои работы и были свободны. Миссионер знакомился со всей семьей. Расспрашивал, где и при каких обстоятельствах они приняли христианство, кем и когда крещены дети. Если это были не коренные жители, то он расспрашивал, где они жили до переселения, какая причина побудила их переехать на новое место, какую жизнь проводили они на старом месте, исправно ли посещают церковь и так далее. И постепенно он уяснял себе всю картину их жизни, всего семейного и хозяйственного уклада, насколько они тверды в вере и каково их благочестие. Беседа шла за столом, хозяева подавали чай, и разговор от предметов житейских переходил к предметам религиозным. Темы непринужденной беседы сами давали повод для слова назидания, ободрения, а иногда и обличения и вразумления. Бывало, что кто-то поплачет, и отец Андроник вместе с ним и поплачет, и посетует. Разговор переходил на историю Церкви. Он рассказывал о жизни первых христиан, об их ревности и благочестии, о святых, о молитве и как нужно молиться, о христианских правилах и обычаях, которые должно соблюдать в жизни. И вместе со своими слушателями радовался и утешался духовной беседой. За два года он узнал своих прихожан, их нужды и положение каждого. И постепенно храм наполнился, и уже не один псаломщик пел на клиросе, а большой смешанный хор. И это при том, что в Японии не признаются православные праздники и православным японцам приходится совмещать их с работой.

Однако попадались случаи невероятного антихристианского упорства, особенно печальные тогда, когда это происходило с пришедшими когда-то к Христу. «Какими средствами действовать на них? – спрашивал отец Андроник. – Да и можно ли еще это с успехом хоть некоторым? А так как всегда бывает так, что при нарушении душевного равновесия или радостью, или скорбью воображение работает не останавливаясь именно в направлении этой минутной черточки душевной жизни, то и со мной случилось то же. Я невольно остановился над вопросом о том, как трудно нам здесь действовать, когда у народа нет никаких религиозных связей с верой, да и мы не обладаем духом настоящих апостолов Христовых, не имеем их благодати, богато восполнявшей их крепкие силы. Впрочем, говорил я себе, если бы в России я так же неустанно действовал для народа, постоянно входя в его среду и говоря ему попросту, от души слово Божие, то там можно бы было высоко поднять приходскую жизнь; наш народ исполнен веры, только стоит немного его возбудить. И вспомнил я минувшие два года службы в России, особенно последний в Ардоне, где я начинал действительное общение словом с народом, да и в семинарии завел дело очень прочно, да и на всю Осетию весьма развернулся. А здесь вот сколько времени ходишь и в дождь и в грязь, и в немощи и в недосуг, и мало пробуждается народ, уже уверовавший прежде, но ослабевший; а относительно внимания язычников к слову о Христе нечего и говорить: не внемлют. И в этих сердечных противоречиях я долго и много ходил, сердечно молясь к Богу, да дарует нам Духа Своего Святого, наставляющего, умудряющего нас, просвещающего и исполняющего Своею Божественной силою, чтобы мы действительно были носителями и того Божественного учения, о котором вещаем, и Той Силы Божией, к Которой, как спасению всех, призываем народ»[24].

24 июля 1898 года епископ Николай выехал с архимандритом Сергием «для посещения церквей в Хоккайдо. Заведование миссией оставлено отцу Андронику; оставлены ему чеки для рассылки содержания за девятый и десятый месяцы, сказано, какой произвести ремонт в домах и прочее»[25]. «Оставленный хозяином... отец Андроник отлично вел дела...»[26], – с удовольствием отметил впоследствии владыка Николай.

Сверхнапряженная деятельность отца Андроника в конце концов привела к расстройству его здоровья.

«Ваше Преосвященство, – писал он 30 августа 1898 года епископу Николаю. – Стыдно мне сознаться, а нужно: я болен. Что болит? Да все: голова как свинцом налита (сильное головокружение, как будто падаешь; конечно, от слабости), в сердце иногда... как будто горячими клещами копаются, а вообще как-то неладно оно дает о себе знать, грудь ноет, хотя не разберу – в груди или только в костях; а тут и ноги уже кстати болят, да и руки. Как и водится, с телом все болит: настроение самое отвратительное. По ночам иногда не сплю; а тут раз кто-то вдруг стучит в окно, да так явственно, что я моментально проснулся: конечно ничего и нет. Обуял какой-то страх смерти, а за ним такая тоска по Родине, что хоть бы сейчас бежать туда: умрешь-де здесь, и забросят на языческом кладбище, и никого не увидишь из своих, и ничего не сделал. А тут всплывает на сердце и все, что никак не могу забыть, – все оставленное в России. И зачем-де меня потащили сюда? Сидел бы да делал там свое дело, как Бог послал. Вспоминаются, как нарочно, и слова Преосвященного... (может быть, за недоверие к ним сие наказание): пусть откажется, так как здоровье-де не позволяет. А я думал: ну, это малодушие, стыдно из-за этого, да и Бог поможет. И Бог действительно помогал: оправившись после путешествия до Японии, я с жаром принялся за дело; иногда тяжело становилось, а я все уповал на Бога, и Бог помогал; но чтобы Он всегда и сильно помогал, нужно быть для этого достойным, нужно иметь крепкую веру и преданность Ему... Что будет дальше, не знаю. А теперь тяжело. Заниматься нужно, а дело из рук валится: иногда измучаешься, да и побежишь на улицу, с изнеможением и скорбью бродишь до устали. Знаю, что молиться нужно, и молюсь, да силы не нахожу в молитве: тоска какая-то обуяла. А тут уж заодно лезет в голову и все неприятное: лезет в голову, как иногда нехорошо и к Вам даже относятся наши христиане, конечно духовенство; а как же нам потом можно будет управлять ими? И перед этим страх. Как видите, отрадного мало. Когда я с Вами беседовал о смерти матери, деда и о себе, тогда, признаться сказать, мне хотелось бодрыми словами подбодрить себя, сказать, что ничего себе – все пройдет, только знай работай да не трусь, а умереть-то все равно нужно. И тогда я действительно много подбодрил себя, не знаю и как. Но дело взяло свое, а духа не хватает. Помогите мне, впрочем, не знаю и чем... Помолитесь за меня, чтобы мне воспрянуть. Меня всегда в страшное уныние приводила всякая моя телесная расслабленность, – я скучаю без дела, оторванный от него. А здесь это особенно вредно – прерви для отдыха, потом начинай все сначала, а силы-то уже не те, и охоты нет прежней. Скорбь и уныние нашло и душит меня...»[27]
..............................…

«Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века.
Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Июнь».
Тверь. 2008. С. 73-175

Подробнее можно прочесть на сайте РЕГИОНАЛЬНОГО ОБЩЕСТВЕННОГО ФОНДА ПАМЯТИ МУЧЕНИКОВ И ИСПОВЕДНИКОВ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

 ←  Священномученик Виктор (Никифоров), священник

Священномученик Николай (Онянов), священник  → 


 
Опросы
Вы за возвращение исторического названия Святые Горы Пушкинским Горам

Наша группа в ВК
vk-grupp.png
Быстрый хостинг на NVME!
Жилье в Пушкинских Горах рядом с монастырем
Комфортный дом на 4 человек в Пушкинских Горах, старый центр за 2500-3000 в сут.

 
 
 
 
0.3202